Неточные совпадения
Жена, подпрыгнув, ударила его
головою в скулу, он
соскочил с постели, а она снова свалилась на пол и начала развязывать ноги свои, всхрапывая...
Нет, если мы уж так расчетливы и жестокосерды, то не лучше ли бы было,
соскочив, просто огорошить поверженного слугу тем же самым пестом еще и еще раз по
голове, чтоб уж убить его окончательно и, искоренив свидетеля, снять
с сердца всякую заботу?
Действительно, к воротам дома подъехала принадлежавшая госпоже Хохлаковой карета. Штабс-капитан, ждавший все утро доктора, сломя
голову бросился к воротам встречать его. Маменька подобралась и напустила на себя важности. Алеша подошел к Илюше и стал оправлять ему подушку. Ниночка, из своих кресел,
с беспокойством следила за тем, как он оправляет постельку. Мальчики торопливо стали прощаться, некоторые из них пообещались зайти вечером. Коля крикнул Перезвона, и тот
соскочил с постели.
Староста сперва проворно
соскочил с лошади, поклонился барину в пояс, промолвил: «Здравствуйте, батюшка Аркадий Павлыч», — потом приподнял
голову, встряхнулся и доложил, что Софрон отправился в Перов, но что за ним уже послали.
Я,
с полатей, стал бросать в них подушки, одеяла, сапоги
с печи, но разъяренный дед не замечал этого, бабушка же свалилась на пол, он бил
голову ее ногами, наконец споткнулся и упал, опрокинув ведро
с водой. Вскочил, отплевываясь и фыркая, дико оглянулся и убежал к себе, на чердак; бабушка поднялась, охая, села на скамью, стала разбирать спутанные волосы. Я
соскочил с полатей, она сказала мне сердито...
Ямщик повернул к воротам, остановил лошадей; лакей Лаврецкого приподнялся на козлах и, как бы готовясь
соскочить, закричал: «Гей!» Раздался сиплый, глухой лай, но даже собаки не показалось; лакей снова приготовился
соскочить и снова закричал: «Гей!» Повторился дряхлый лай, и, спустя мгновенье, на двор, неизвестно откуда, выбежал человек в нанковом кафтане,
с белой, как снег,
головой; он посмотрел, защищая глаза от солнца, на тарантас, ударил себя вдруг обеими руками по ляжкам, сперва немного заметался на месте, потом бросился отворять ворота.
И в больнице, и на Чистых Прудах
головы потеряли, доискиваясь, куда бы это делся Розанов. Даже
с Ольги Александровны разом
соскочил весь форс, и она очутилась дома.
Коля, нахмурившись, злой, одним толчком ловко сбитого тела
соскочил с кровати, почти не касаясь ее. Теперь он стоял на коврике у постели
голый, стройный, прекрасный — во всем великолепии своего цветущего юношеского тела.
Наконец и они приехали. Феденька, как
соскочил с телеги, прежде всего обратился к Пашеньке
с вопросом:"Ну, что, а слюняй твой где?"Петеньку же взял за
голову и сряду три раза на ней показал, как следует ковырять масло. Но как ни спешил Сенечка, однако все-таки опоздал пятью минутами против младших братьев, и Марья Петровна, в радостной суете, даже не заметила его приезда. Без шума подъехал он к крыльцу, слез
с перекладной, осыпал ямщика укоризнами и даже пригрозил отправить к становому.
Но он, разумеется, не замедлил отогнать от себя это ощущение и у гостиницы Архипова, самой лучшей и самой дорогой в городе, проворно
соскочив с облучка и небрежно проговорив косой даме «merci», пошел, молодцевато поматывая
головой, к парадным дверям своего логовища, и думая в то же время про себя: «Вот дур-то на святой Руси!..
Лукашка забежал домой,
соскочил с коня и отдал его матери, наказав пустить его в казачий табун; сам же он в ту же ночь должен был вернуться на кордон. Немая взялась свести коня и знаками показывала, что она как увидит человека, который подарил лошадь, так и поклонится ему в ноги. Старуха только покачала
головой на рассказ сына и в душе порешила, что Лукашка украл лошадь, и потому приказала немой вести коня в табун еще до света.
Возвращался я
с дружеской пирушки домой и вижу возню у памятника. Городовой и ночной сторож бьют плохо одетого человека, но никак
с ним сладить не могут, а тот не может вырваться. Я
соскочил с извозчика, подлетел, городового по шее, сторожа тоже. Избиваемый вырвался и убежал. Сторож вскочил — и на меня, я его ткнул
головой в сугроб. Городовой, вставая, схватился за свисток — я сорвал его у него
с шеи, сунул в свой карман, а его, взяв за грудь шинели, тряхнул...
Я
соскочил с телеги; напудренный
с ног до
головы работник принял мой билет, и я вслед за ним вскарабкался по узенькой лестнице в небольшую светелку, устроенную почти над самыми жерновами.
— Наконец, преследуемый зверь утомится совершенно, выбьется из сил и ляжет окончательно, или, вернее сказать, упадет, так что приближение охотника и близкое хлопанье арапником его не поднимают; тогда охотник, наскакав на свою добычу, проворно бросается
с седла и дубинкой убивает зверя; если же нужно взять его живьем, то хватает за уши или за загривок, поближе к
голове, и,
с помощию другого охотника, который немедленно подскакивает, надевает на волка или лису намордник, род уздечки из крепких бечевок; зверь взнуздывается, как лошадь, веревочкой, свитой пополам
с конскими волосами; эта веревочка углубляется в самый зев, так что он не может перекусить ее, да и вообще кусаться не может; уздечка крепко завязывается на шее, близ затылка, и
соскочить никак не может; уздечка, разумеется, привязана к веревке, на которой вести зверя или тащить куда угодно.
«пошел!» и затем уже на ходу вскакивавших на запятки, догонял меня и прыгал на ходу на заднюю ось. Раза два эта проделка ему удавалась; но никому в
голову не приходило, что шкворень под переднею осью не закреплен. Вдруг при новом прыжке Филимона колясочка, откинувшись назад,
соскочила с передней оси и затем, падая на всем бегу передом, сбросила хохотавшую девочку на землю.
И тотчас из ясеневого ящика выглянула причесанная, светлая, как лен,
голова и синие бегающие глаза. За ними изогнулась, как змеиная, шея, хрустнул крахмальный воротничок, показался пиджак, руки, брюки, и через секунду законченный секретарь,
с писком: «Доброе утро», вылез на красное сукно. Он встряхнулся, как выкупавшийся пес,
соскочил, заправил поглубже манжеты, вынул из карманчика патентованное перо и в ту же минуту застрочил.
Он и сам меня заметил и сначала закивал
головою, а потом скоро
соскочил с империала и, взяв меня за руку, сжал ее и не только подержал в своей руке, но для чего-то поводил из стороны в сторону и даже промычал...
— Умею… — кивнул босяк рыжей
головой и, вытерев ладонью мокрые усы, заговорил поучительно: — Умею, брат! Я все делаю скоро и прямо. Без изворотов — валяй прямо и все! А куда попадешь — это все равно!
С земли, кроме как в землю, никуда не
соскочишь…
И всадник взъехал на курган,
Потом
с коня он
соскочилИ так в раздумьи говорил:
«Вот место — мертвый иль живой
Он здесь… вот дуб — к нему спиной
Прижавшись, бешеный старик
Рубился — видел я хоть миг,
Как окружен со всех сторон
С пятью рабами бился он,
И дорого тебе, Литва,
Досталась эта
голова!..
Катя быстро переглянулась
с Леонидом. И дальше все замелькало, сливаясь, как спицы в закрутившемся колесе. Леонид охватил сзади махновца, властно крикнул: «Товарищи, вяжите его!» — и бросил на землю. Катя
соскочила с линейки, а мужик, втянув
голову в плечи, изо всей силы хлестнул кнутом по лошадям. Горелов на ходу спрыгнул, неловко взмахнул руками и кувыркнулся в канаву. Греки вскочили в мажару и погнали по дороге в другую сторону.
Соскочить с Шалого, бросить поводья подоспевшему Михако и ураганом ворваться в комнату, где сидел мой отец в обществе высокой и величественной старухи
с седою, точно серебряною
головою и орлиным взором, было делом одной минуты.
Но один человек, который не успел
соскочить вместе
с другими, заметил, что
с другой стороны во весь скок несся верхом на красно-гнедом коне молодой статный всадник
с непокрытою
головой, остриженною по греческой моде, и
с повязкой через левое око.
— Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашеи выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешению папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не
голые сидят, как вывески торговых бань,
с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по-русски бы обломать бока, вся бы дурь
соскочила!